Мальчик на том берегу
Опубликован в журнале «Радуга», 1-2’ 2019. Лонг-лист Одесской Международной Премии им. Исаака Бабеля, 2019
Я стояла перед белой дверью и не могла ее открыть. Воздух больницы превратился в тягучий кисель. Люди передвигались в нем плавно и заторможено, как на замедленной пленке, а их голоса растягивались в протяжный ровный гул. Кисель обволакивал мои легкие, не давая дышать, связывал липкой массой ноги, спутывал мысли и толкал меня к двери. «Ты должна ее открыть», - пульсировало в моей голове. Я покорно поднимала руку, но как только пальцы касались железной ручки, черные глаза-пуговки возникали передо мной и силы покидали меня.
***
Они приснились мне этой ночью, и не отпускали. Тогда я еще не знала, что и не отпустят никогда.
Мне снились горная речка в лесу и мостик, хилый, веревочный, прогибающийся почти к воде, что бешено неслась под ним, таща за собой старые деревья и камни. Холодная бурлящая река клокотала беззвучно в моем сне. Я слышала только смех моей шестилетней Анечки и маленького мальчика, годика два на вид, с глазами-пуговками. Мы бегали по лужайке, залитой лучами яркого солнца, что пробивалось струнами сквозь ветки огромных сосен, и играли в догонялки.
- Поймай меня! Я здесь! - заливался мальчик и прятался за ближайшее дерево.
- Не вижу, не вижу, - притворялась я, что не могу его найти, и бежала с Анечкой на руках в другую сторону. Дочь прильнула к плечу, обхватив меня за шею, и я совсем не чувствовала во сне ее вес, как не чувствовала и земное притяжение – легко перепрыгивая с дочерью через кочки, овраги, кусты.
- Поймай меня! Я же здесь!
Малыш выскочил из-за сосны и побежал мне навстречу. И вдруг воздух вокруг загудел. На лужайку прямо с неба хлынули потоки вязкой бурой киселеобразной жидкости и начали заполнять пространство вокруг, как будто это была не лесная поляна, а резервуар для бассейна. Холодный ветер хлестнул по лицу. Стало зябко.
Я крепко обняла Анечку и судорожно оглянулась вокруг, в поисках путей спасения. На противоположном берегу по-прежнему светило солнце. Нужно было срочно перебираться туда. Но веревочный мостик бешено расшатывало ветром со стороны в сторону. С двумя детьми не перейти.
- Подожди меня. Я быстро. Я вернусь, - крикнула я мальчику и кинулась с Анечкой к мосту.
Одной рукой крепко прижимая к себе дочь, я судорожно цеплялась за мокрые перила мостика, чтобы не свалиться в воду. Липкие, в какой-то слизи, они не давали пальцам за них удержаться. Ветер швырял мостик в разные стороны все сильнее, и я чувствовала себя на качелях, которые кто-то раскачал по глупости и уже не мог остановить. Не оглядываясь, чтобы удержать равновесие и не уронить Анечку, я с трудом перепрыгивала через трухлявые доски, путаясь ногами в водорослях, что неизвестно откуда появились под ногами. Хлипкие перекладины выскальзывали из-под ног и падали в бурлящую реку. Я старалась не смотреть вниз, в неистово несущийся поток, только - вперед, туда, где виднелась зеленая поляна с ромашками, залитая солнцем.
Как только мои ноги ступили на берег, я усадила Анечку на землю и оглянулась, чтобы помахать мальчику и побежать за ним. Оглянулась и ужаснулась: на мосту не осталось ни одной перекладины. Пустые веревки болтались над речкой, безумно подбрасываемые ветром над водой. Мне не вернуться. Мальчик стоял неподвижно, как статуя, и смотрел на меня с другого берега своими черными глазами-пуговками. А сзади на него лились потоки бурой жидкости.
Я проснулась среди ночи, озябшая, с прижатой к груди скомканной подушкой. Одеяло валялось на полу. И уже не смогла уснуть. Тихонько соскользнула с кровати, чтобы не разбудить мужа, и побрела на кухню.
Чашка зеленого чая не согрела меня и не успокоила. Холодно было в сердце. Холодно от решения, которое я сама приняла, еще до того, как поделилась новостью с Сашкой. Мне повезло с мужем, не просто потому, что не пьет, не курит и старается зарабатывать, не много пока, но старается. За ним я чувствовала себя как за каменной стеной. Когда жили студентами в неотапливаемом общежитии, еще неженатые, но уже влюбленные, он приносил мне свое одеяло, а сам спал в пальто. Когда родилась Анечка и стало понятно, что впереди у нас серьезные испытания, он запретил мне работать и полностью взял на себя опеку над нами. Работал днем в офисе, а вечером на складе, ездил во все мыслимые и немыслимые командировки, потому что за них давали хорошие командировочные. Ночью учил английский, поскольку торговым представителям с английским платят больше. А в деньгах мы очень нуждались.
- Как бы вам сказать? У вашей дочери нарушено формирование тазобедренных суставов, - пытался нам объяснить ситуацию ортопед.
Но мы не сразу поняли и допытывались, чем лучше кормить Анечку:
- Может, ей творога больше давать? Там кальция много. Она сырники любит.
Но дело было не в кальции. Все оказалось хуже, гораздо хуже. Заболевание, причины которого так и остались не выясненными – генетика ли, гормоны, экология, не оставляло шансов на выздоровление и требовало от всех нас огромных усилий, чтобы Анечка могла ходить без костылей, опираясь хотя бы на палочку, пусть неровно, но ходить.
Детский мир жесток.
- Кря-кря-кря, - кричали ей вслед во дворе сверстники, дразня дочь за утиную походку.
И нам с Сашкой приходилось учить ее не только ходить, но и противостоять равнодушию, жестокости и тупости окружающего мира.
В детском садике, на уроке танцев, учительница заставила ее сидеть на скамейке в одиночестве и смотреть на танцующих детей, вместо того, чтобы дать ей выучить стишок в другой комнате или просто отпустить поиграть с куклами.
- У меня двадцать детей. У меня нет времени на инвалидов, - аргументировала она свое решение, когда я устроила скандал на уровне районо.
Так моя затея отдать дочь в садик для социализации провалилась.
Анечка росла мудрой девочкой. Наверно, болезнь отнимает у нас здоровье, но дарит разум.
- Доченька, котенок, смотри, все люди разные. У одних глаза – голубые, у других – карие. Есть люди со светлыми волосами, есть с темными. Есть люди, у которых только одна рука или одна нога. Так получилось в их жизни. Или есть как ты, которые ходят на костылях. Но все они равные. Худшими или лучшими их делают поступки, - пыталась я, как могла, не допустить в ее голову мысль о якобы неполноценности, которую внушал окружающий мир.
Чай остыл, но я этого не замечала. Я присела на краешек узенького подоконника и бессмысленно уставилась в ночную тьму за окном. Через месяц Анечке предстояло перенести сложнейшую операцию, которая давала шанс исправить утиную походку и обходиться в будущем без костылей. Мы все готовились к этому нелегкому событию. Купили дочери книг, новый компьютер, игровые приставки, даже повесили монитор на потолок, чтобы ей удобно было смотреть лежа.
- И я потом смогу бегать, да? – спрашивала она нас, когда мы пытались ей объяснить необходимость предстоящей операции.
Но врачи ничего не обещали. Это был только шанс.
Себе же я купила гантели и по утрам усиленно, не меньше часа, занималась спортом. Силы мне понадобятся скоро не только моральные. После операции Анечку поместят на несколько месяцев в гипс по самую грудь. Она не сможет даже сидеть, и мне придется носить ее везде - в туалет, на прогулку, в поликлинику - в этом гипсе на руках. И коляска мне не поможет, да и где ты возьмешь коляску для шестилетнего лежащего ребенка? На Сашку тут надеяться не приходилось. На нем – денежное обеспечение. Лекарство, врачи, массажисты, частные учителя стоили и будут стоить целое состояние. Уже сейчас было понятно, что программу первого класса школы Анечка будет проходить на дому.
И тут такое… Как гром среди ясного неба. Сначала я не поняла, что происходит. Неожиданно мне стал нравиться кофе. Никогда не пила, а тут проходя мимо «Кофе-шопа», учуяла аромат и невыносимо захотелось выпить чашечку капучино. На следующий день ситуация повторилась. Затем пару раз закружилась голова, и я решила все-таки зайти в аптеку. Две полоски на тесте на беременность разрезали мое сердце пополам.
«Я беременна. Что делать?» - заметалась я по ванной комнате. Может, ошибка. Задержки в две недели и раньше случались. Нет, это точно ошибка. Бывает же такое.
Бывает, но не со мной.
- Шесть недель, мамочка, - подтвердила гинеколог.
- Как же так? Может, это не точно? - цеплялась я за соломинку надежды. – Я же противозачаточные пила.
- Ну и что, - пожала плечами гинеколог. – Таблетки тоже не панацея от беременности.
Я проплакала всю ночь, а наутро с красными глазами и каменным лицом, ковыряя яичницу, произнесла:
- Саш, я беременна.
Муж посмотрел на меня растерянно, потом, осознав новость, радостно воскликнул:
- Чудесно! Мы же хотели второго!
Я подняла на него покрасневшие глаза и ледяным голосом разъяснила ситуацию:
- Ты что, не понимаешь?! Я не смогу беременной ухаживать за Анечкой. Носить ее в гипсе на руках и… Короче, я записалась на аборт. Завтра.
Он не спорил. Он понимал, что так надо, что это самое правильное решение, что другого выхода нет. Только вечером принес мне огромный букет ромашек и, нежно приобняв, сказал:
- Если передумаешь, я буду рад.
А ночью мне приснился мальчик с глазами-пуговками.
***
Я зажмурила глаза, крепко-крепко, до боли в висках, только чтобы не видеть эти пуговки, и открыла белую дверь в операционную.
Потом были тяжелые шесть месяцев с Анечкой в гипсе на моих руках. Затем еще два года долгой реабилитации с лечебной физкультурой, ежедневными массажами, электрофорезами, грязевыми ваннами. Но вместе мы их преодолели, и Анечка пошла, с палочкой, прихрамывая, но сама, без костылей. И нежданно на нас свалилось еще бо́льшее чудо. Я снова забеременела. И вскоре в нашей новой квартире появилась белокурая розовощекая Виктория-Викулечка, которую мы назвали в честь наших побед над всеми невзгодами.
Жизнь потихоньку наладилась. Девчонки растут. Анечка, наверно, будет биологом – уж очень активно изучает всю живность, часами просиживая над микроскопом. И еще готовится к параолимпиаде по плаванию. Викулечка будет точно актрисой: устраивает нам всем целые спектакли по вечерам. А у мужа теперь больше времени появилось для нас, «его принцесс».
- Чем занимаетесь, мои принцессы? - звучит из коридора по вечерам, как только он переступает порог.
Сашка открыл свою торговую фирму, спортивным оборудованием занимается. Так что денег стало хватать даже на няню и домработницу. А я организовала студию для детей с особенностями развития. В этом году заключила контракт с финнами. Они с нами методиками и преподавателями делятся. Выходим на международный уровень, так сказать. Вроде бы жаловаться не на что.
Вот только один и тот же сон приходит ко мне ночь за ночью.
Мне снится лес, залитый ярким солнцем, и горная бурлящая река. Я бегаю между деревьями в поисках мальчика.
- Отзовись! Где ты? – кричу я, складывая ладошки рупором вокруг рта, чтобы меня далеко было слышно.
Я поднимаю ветки сосен, раздвигаю кусты, заглядываю за камни.
- Где-е-е... ты-ы-ы? – отзывается эхо.
Вдруг я замечаю силуэт ребенка, что сидит на лужайке возле моста, склонившись над травой. Я мчусь к нему, едва касаясь ногами травы, размахивая руками, как крыльями, и радостно кричу:
- Я нашла тебя! Я нашла!
Я подбегаю к ребенку, наклоняюсь и… Он поднимает лицо, и я вижу, что это девочка, розовощекая девочка. Я прижимаю ее к себе и в растерянности начинаю оглядываться по сторонам, пытаясь найти потерявшегося мальчика. Но вокруг начинает темнеть, что-то гремит вверху, воздух превращается в кисель и окутывает меня липкой слизью, не давая возможности пошевелиться. Я прижимаю к себе покрепче девочку и громко зову:
- Где ты?! Где ты?! Отзовись!
Мгла покрывает нас. Деревья, речка, мостик, все исчезает в этом липком киселе.
- Отзови-и-сь! – отчаянно кричу я и просыпаюсь…
Тихонько встаю с кровати, чтобы не разбудить спящего мужа, и иду на кухню. Завариваю себе зеленый чай, усаживаюсь с ногами на широкий подоконник и смотрю в ночную тьму. Я невыносимо скучаю по мальчику, что остался на том берегу.